В Концертном зале Павла Слободкина Яков Кацнельсон исполнил два фортепианных концерта Фредерика Шопена. Корреспондент «Без Фальши» Максим Мартынюк подготовил эксклюзивное интервью с пианистом.
– Здравствуйте, Яков. Очень приятно поговорить о классической музыке с таким профессионалом как вы. На сегодняшний день вы являетесь одним из ведущих пианистов, который востребован как в России, так и далеко за её пределами. В чём ваш секрет? Ведь пианистом с именем вы стали отнюдь не с детства. Я читал, вы были флейтистом.
– Я никогда не ставил себе задачи стать пианистом «с именем». Моей целью всегда было умение играть на рояле. Для флейтиста это очень актуально. И сейчас я практически ничего не знаю про «имя». Я веду концертную деятельность, разучиваю новый репертуар, а «имя», возможно, идёт само по себе. Радует, что люди приходят послушать музыку в моём исполнении, говорят об этом друзьям. Но задачи быть «пианистом с именем» никогда не стояла.
– Любовь к фортепианной музыке жила в вас всегда?
– У меня никогда не было любви именно к фортепианной музыке. Я всегда отдавал предпочтение вокальной музыке и танцу, особенно увлекался балетом. К сожалению или к счастью, я не посвятил свою жизнь балету, поскольку в этом виде искусства очень важно крепкое здоровье и физическая выносливость, которых у меня не было. Мой интерес к балету заключался не только в любви к самому танцу и его красоте, а к исполнению драматических ролей через пластику. Мне всегда было интересно актёрское перевоплощение, неважно, какими средствами.
– Яков, а кто такой для вас пианист?
– Я бы сказал, что никто. Это простое обозначение профессии, человек, владеющий фортепиано. Сейчас много людей, умеющих очень хорошо играть на рояле, но интересных личностей мало.
– Очень насущный вопрос всех студентов – сколько нужно заниматься, и сколько занимаются на фортепиано мастера?
– Я считаю, что заниматься нужно всегда. Когда вдохновения нет, можно заниматься как ремесленник, ставить конкретные цели, но ни в коем случае не механистично. Я не считаю часы занятий. И времени мне всегда не хватает.
– Бывают ли дни, когда во время занятий вы недовольны собой? И в чём это проявляется?
– Я не концентрируюсь на довольстве или недовольстве собой, скорее думаю о тех задачах, которые необходимо выполнить, может быть, подмечая ошибки или удачи. Но не особо радуюсь или переживаю по этому поводу.
-У вас очень плотный гастрольный график. Чего категорически нельзя и что обязательно нужно делать перед концертом?
– Общего рецепта я не знаю. Всё очень субъективно. Для меня важен внутренний покой перед концертом. За день до выступления лучше никуда не ходить. Здоровые и крепкие нервы, к сожалению, очень важны для музыканта, но это редко встречается среди талантливых исполнителей.
– 3 декабря в Концертном зале Павла Слободкина Вы исполнили два фортепианных концерта Шопена. Почему выбор пал именно на них? И не сложно ли в один вечер исполнять такие концерты вместе?
– С концертами Фредерика Шопена у меня связано многое. Впервые я узнал о них в 6 лет, и до сих пор при каждой новой встречи с ними нахожу что-то новое. С концертами Шопена у меня связано много личных воспоминаний. Детство, отрочество, юность – они словно лейтмотивом проходят через всю мою жизнь.
Я не большой сторонник исполнения нескольких концертов в один вечер, так как теряется необходимая концентрация. Сейчас много пианистов играют подряд все концерты Прокофьева, Бетховена, Брамса. Для меня прошедший концерт – скорее исключение. Я хотел акцентировать внимание на различии концертов Шопена вопреки расхожему мнению в их однотипности.
– Шопена часто упрекают в слабой оркестровке этих концертов. Что нет борьбы между солистом и оркестром. По-вашему, справедливы ли такие заключения?
– А что значит слабая оркестровка? Я не совсем понимаю данного термина. И есть ли устав, кодекс, где сказано, что должно быть так, а не иначе? Я, например, обожаю темы вступления в обоих концертах. Это, на мой взгляд, жемчужины оркестровой музыки. Если искать в музыке того, что в ней нет, то обвинить можно абсолютно любого композитора и любое произведение, так как даже в шедевре из шедевров чего-то нет.
– Можете ли Вы назвать лучший концертный зал, в котором Вы выступали? И что для вас такое – лучший концертный зал?
– Лучший концертный зал – зал с хорошей акустикой. Я никогда не был в Японии, говорят, там особенная акустика. Но из тех залов, где я выступал, могу выделить Малый зал Венской филармонии и Моцарт-зал в Концертхаусе в Вене. Очень люблю Малый зал Петербургской филармонии. И конечно, залы Московской консерватории: Малый, Рахманиновский, Большой. Здесь стремится выступать каждый.
– Что для вас романтизм в музыке?
– На мой взгляд, романтизм – это вся музыка. Средневековые трубадуры, например, что это, как не романтизм? А античные гимны? Музыка – всегда выражение романтических чувств, форма и манера только разная.
– Как вы относитесь к современной музыке? К экспериментам?
– Я играю исключительно ту музыку, которая меня увлекает. Совершенно неважно, Бах это или Шнитке. Музыка должна в первую очередь трогать сердце. Эксперименты мне неинтересны.
– Как Вы разучиваете новую программу? Сформулируйте, пожалуйста, Ваш совет студентам.
– Для того, чтобы играть произведение, нужно иметь очень точное представление, как оно должно звучать в вашем исполнении. Нельзя брать программу только потому, что её играет какой-нибудь талантливый однокурсник.
– Вы являетесь доцентом Московской консерватории. Каково это – учить современных студентов самому сложному: музыке? Ведь каждый студент индивидуален, каждый со своим лицом. В чём Ваш педагогический секрет?
– Далеко не каждый студент имеет своё мнение. Как раз в этом-то и проблема. Убеждённых и фанатичных студентов сейчас мало. Часто им только кажется, что они любят музыку, а не своё собственное выступление на сцене. Сцена должна быть итогом всей предыдущей жизни, а не её целью. Работа педагога состоит в том, чтобы, прежде всего, дать студенту мастерство, а также импульс к развитию. Очень важно, чтобы любовь к музыке была взаимной.
