Новосибирский театр оперы и балета показал в Большом театре старомосковскую версию «Лебединого озера» Петра Чайковского.
Этот спектакль в хореографии Александра Горского, Евгении Долинской, Асафа Мессерера, Мариуса Петипа и Льва Иванова стал настоящей театральной легендой, ведь в 1956 году он был представлен чопорной английской публике, которая устроила овацию никому неизвестным на Западе советским артистам. Именно на старомосковское «Лебединое» водили всех «звезд» и политических деятелей, приезжавших в СССР, пока в Большом не возникла новая, представляющая «Лебединое озеро» в совершенно ином, философском ключе, постановка Юрия Григоровича…
Спектакль впервые воскрес после долгого перерыва лишь в 2009 году — и не на родной сцене, а в Михайловском театре, где его восстановил племянник Асафа Мессерера Михаил Мессерер. Он же поставил его и в НОВАТе в 2019. И это очень хорошо, ведь в Санкт-Петербурге версию Мессерера в 2022 году сменила постановка Начо Дуато. Так что теперь сибиряки — счастливые люди, обладающие абсолютно эксклюзивным материалом.
Неповторимость этой интерпретации обеспечивает вторая картина — лебединые сцены в хореографии Александра Горского с их ассиметрией и прихотливыми узорами в духе модерна, которые противоположны строгим линиям кордебалета у Льва Иванова. Новаторство Горского заключается в том, что великий хореограф не превратил танец подруг Одетты в знаменитом Адажио в простой аккомпанемент солистке, а создал возможность самостоятельно высказаться. В то время, пока лебедь и принц заняты познанием друг друга, белые лебеди проживают свою жизнь: каждая из групп кордебалета имеет индивидуальный, абсолютно не похожий на другой танцевальный рисунок. И это завораживает. Поворот головы, иной наклон корпуса — в этих деталях заключается скрупулезная работа Михаила Мессерера. Ведь он знает спектакль досконально, так как в молодости подробно обсуждал его со своим дядей.
Еще один уникальный момент — восстановление танца маленьких лебедей в том виде, в каком он был поставлен Александром Горским (во всех театрах мира идет ивановская хореография). А именно то, что у него шесть, а не четыре артистки балета, которые танцуют совсем иной текст. В спектакле Михайловского театра 2009 года пришлось использовать версию Иванова (трудно найти шесть одинаково маленьких по росту танцовщиц), а вот в НОВАТе Мессерер добился максимальной аутентичности — и это еще один повод восхититься штучным спектаклем сибирского театра.
В остальном же, многое из него (говорю про первую и третью картины) можно увидеть в исполнении московского «Кремлевского балета», когда используется эта же версия. Правда, вторая картина идет в хореографии Льва Иванова, а четвертая поставлена худруком театра Андреем Петровым.
Кстати, хореография последней картины «старомосковской» постановки воспринимается эклектично в сравнении с танцевальной эстетикой предыдущих сцен и актов: Асаф Мессерер, несмотря на то, что был учеником Александра Горского, здесь внедряет несколько спортивно-виртуозный стиль танца. И вот, никаких капризных узоров кордебалета здесь уже нет: лебеди стоят шеренгой, почти как сборная по футболу на матче. Обидно и то, что в четвертой картине купирован танец маленьких лебедей, в славянской напевности которого столько красоты и прелести. Таким образом, третье действие ограничивается пятнадцатью минутами — возникает вопрос, а стоило ли делать два антракта?..
Финал этой советской версии, придуманный Асафом Мессерером, в наше время выглядит несколько комично: Зигфрид, словно гопник-хулиган, нападает со спины на Злого Гения и отрывает ему крыло, тем самым ликвидируя его силу. Заканчивается все сказочно-наивным хэппи-эндом, однако ощущение некоторой фальшивости такого финала в воздухе все же повисает. Этот спектакль вообще носит некоторую долю старинной наивности, архаичности — вспоминаются, например, картонные лебеди, появляющиеся на сцене и почти не танцующий Ротбарт с гиперболизированным гримом.
К числу приятных моментов отнесем оформление спектакля легендарного Симона Вирсаладзе, который в 1956 еще был чистым классиком, хотя до «Каменного цветка» с Григоровичем оставался лишь год. Традиционность в высшем смысле слова — вот что можно сказать про картинку: публике явлены и осенний пейзаж с замком вдалеке (первая картина), и живописное озеро с развалинами (вторая и четвертая), и весьма необычный по своему цветовому сочетанию (белый с фиолетовым) зал дворца (третья картина).
Фантазийно-исторический стиль костюмов первого акта с намеком на рыцарские времена сменяется белыми пачками лебедей и роскошными, но немного эклектичными в колористическом сочетании костюмами исполнителей характерных танцев.
Лицом спектакля в Большом 3 августа стал кордебалет — ровный, стройный, радующий неизменной геометрической эстетикой построений лебединых сцен Александра Горского, доставивший истинное наслаждение. Исполнительницы тройки больших и шестерки маленьких лебедей также были образцово хороши в своей синхронности. Характерные танцы в сцене бала были исполнены качественно и добротно, претензий нет ни к кому, однако налицо некоторая сдержанность и аккуратность в движениях. Все-таки московская школа танца требует большей горячности и темперамента.
На гастроли в Большой в заглавной партии Одетты-Одиллии отправились артистка Михайловского театра Приска Цайзель, сибирячки Ольга Гришенкова и Виктория Данковцева, а роль Зигфрида поделили премьер Михайловского Виктор Лебедев и премьер НОВАТа Артем Пугачев.
3 августа солировали Данковцева и Пугачев. Молодая, двадцати двух лет, и уже первая солистка театра, выпускница МГАХ, Данковцева обладает чересчур удлиненными линиями. Одетта и Одиллия в ее интерпретации пока получились достаточно равномерными в плане образов. Эту двойную роль артистке еще предстоит доработать. Пластически танцовщица выглядела вполне убедительно, хотя в ее исполнении чувствуется некоторая старательность.
Артем Пугачев по сравнению с ней — уже опытный артист. Достаточно виртуозный, легкий танец этого Зигфрида контрастировал с минимальным актерским наполнением роли. Романтической пламенности и необходимого аристократизма симпатичному юноше явно не достает. Это бросается в глаза, например, в эпизоде, когда Зигфрид снимает перчатки перед охотой на лебедей в первом акте. То, как он это делает (медленно, снимая по одному пальцу или же резко почти срывая, как сделал Пугачев), говорит о том, есть ли у артиста понимание сути роли.
Приятным подарком для ушей стало выступление оркестра театра под управлением Михаила Татарникова. Трактовка музыки Чайковского в помпезном, масштабном, форсированном духе соответствует гранд-эстетике самого спектакля. Дирижер в некоторых эпизодах поднял темпы (видимо, чтобы приблизиться к звучанию 50-х?), но на качестве исполнения ни оркестрантов, ни балетных артистов это не отразилось — последние, судя по всему, к таким темпам привыкли.
И особенные аплодисменты — скрипачу, концертмейстеру оркестра Эльдару Нагиеву. В таких ответственных моментах, как адажио Одетты и Зигфрида, вариация Зигфрида в третьей картине, он был совершенно бесподобен, его инструмент звучал кристально чисто — что бывает очень редко в этих фрагментах (особенно в вариации), даже в хороших оркестровых коллективах.
Фото предоставлены пресс-службой Новосибирского академического театра оперы и балета
