История дружбы между двумя литературными эмигрантами – Бродским и Довлатовым, давно обросла мифами и небылицами. Известно, что Иосиф помогал Серёже с публикациями в «Нью-Йоркере», несколько раз они встречались в Америке, но их судьбы и жизни шли параллельно. Один преподавал в Мичигане, занимался переводами, получал Нобеля, а другой стал главным редактором «Нового американца» и с жадностью публиковал свою прозу. Их дружба – это судьбы, отражённые друг в друге. Это два антипода: абсолютно разные по характеру, поведению и отношению к вызовам, но объединённые искусством, через которое они отстаивают себя и своё существование.
В эссе, опубликованным после смерти Довлатова, Бродский пишет:
«…Для меня он всегда был Серёжей. Писателя уменьшительным именем не зовут; писатель — это всегда фамилия, а если он классик-то ещё имя и отчество. Лет через десять-двадцать так это и будет…»
Проза Довлатова – отражение действительности. Он не оправдывает её, пишет о ней искренне, хоть она (действительность) невыносимо абсурдна. Творчество Довлатова притягательно своей удивительной наблюдательностью. Описывая детали своей биографии, он весьма лаконичен.
Толстый застенчивый мальчик… Бедность… Мать самокритично бросила театр и работает корректором… Школа… Я умнее и больше читал… Я знаю, как угодить взрослым… Черные дворы.… Мечты о силе и бесстрашии… Бесконечные двойки… Равнодушие к точным наукам.… Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале “Костер”. Напоминают худшие вещи средних профессионалов.… С поэзией конечно навсегда. Аттестат зрелости… Производственный стаж… Сигареты, вино и мужские разговоры… Растущая тяга к плебсу (то есть буквально ни одного интеллигентного приятеля.)
По страницам книги “Ремесло”
Фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов» — ещё один модернизированный миф. Картину запустили в широкий российский прокат всего на четыре дня после показа на Берлинском кинофестивале. Она рассказывает о нескольких днях из жизни Сергея Довлатова. Место действия – Петербург, 1971 год…Канун празднования Октябрьской революции. Время действия – ноябрь. Время тотального застоя. Новый день ничем не отличается от предыдущего. С одной стороны – мнимое чувство свободы, всё ещё вера в светлое будущее, а с другой – клаустрофобия, обречённость, чернота и предчувствие неминуемой катастрофы.
Такой каланча великан-Довлатов, добросердечный, всегда улыбающийся, но абсолютно не гармонирующий с окружающей средой. Его и друзей не печатают ни в одном издании, «а если в СССР тебя не публикуют и ты не член союза советских писателей, то тебя не существует». Сам герой не может навести порядок ни в одном деле (закончить заказ, сделать интервью, купить дочери куклу).
Но, как оказалось, в этой картине не один главный герой. Появляется Бродский, заявленный по фильму близким другом Довлатова, что в действительности не могло быть правдой. Зачем понадобилось режиссёру романтизировать их дружбу? С одной стороны, Довлатову необходим товарищ, такой же отверженный как и он сам, а с другой, более реальный. Этот фильм Алексей Герман возил в Германию, в которой Бродского знают лучше. Для многих иностранцев именно его фамилия всплывает при разговоре о поэтах русской эмиграции. Вероятно, это коммерческий ход, необходимый для успешного проката. Режиссёр очень аккуратно вкрапляет в фильм сцены общения между писателями, выстраивая драматургию их взаимоотношений по всем канонам (от более мелкого и менее значительного к большому финалу).
В одной из первых сцен, на очередной тусовке интеллигенции в коммуналке, где-то в соседней комнате, Бродский читает своё новое стихотворение; многие реагируют с усмешкой и с недоумением обсуждают причину его популярности. Довлатов отвечает всем просто: – «друзья, это гений, которого нам не понять».
«Бродский был единственным человеком, которого Сергей боялся. В этом нет ничего удивительного — его все боялись. Когда у нас на Радио «Свобода» возникала необходимость позвонить Бродскому, все смотрели на Сергея, и он, налившись краской, долго собирался с духом, прежде чем набрать номер».
Воспоминания о Довлатове
Ключевые разговорные сцены между писателями Алексей Герман покажет в конце. Первая – когда Бродский произнесёт ставшую уже крылатой фразу: «мы единственное поколение которое может спасти русскую литературу», а вторая – прощальная, в которой Бродский сообщает о своём решении эмигрировать.
Эта история нужна была зрителю. Романтизация образов любимых нами писателей, актёров или музыкантов приближает их к нам. Эти недосягаемые вершины становятся более земными и «своими». В кинематографе таких «додуманных» историй немало: совсем недавно вышедший фильм «Ван-Гог. С любовью, Винсент», «Коко Шанель и Игорь Стравинский», «Уильям Тёрнер».
