Мостмежду востоком и западом. Лучшие музыканты России, которые покоряют сердца слушателей во всём мире. Величайший скрипач современности Вадим Репин. Всё вместе это рождаетуникальное событие в мире музыкальной культуры, Транссибирский арт-фестиваль, который в этом году проходит в шестой раз, с 21 марта по 13 апреля.

«Всё должно идти своим чередом».

– Вадим, фестиваль открылся Вторым концертом Рахманинова, который, в свою очередь, начинается с «колокольного благовеста». Было ли в этом какое-то символическое значение?

– Вам бы работать у нас в области художественного развития и продвижения фестиваля (смеется)! В такие детали я не углублялся. Сергей Тарасов не впервые на транссибирском фестивале. Прошлые годы он приезжал как камерный музыкант и зарекомендовал себя настолько хорошо, что я получал сотни писем с просьбой: «Пригласите его, чтобы он сыграл концерт с оркестром». Этот момент настал. Я знаю Сергея уже 30 лет, может больше, и знаю, что концерт Рахманинова в его репертуаре – конёк. Я попросил исполнить именно его, так было бы честнее.

Дальше я сам должен был показаться на сцене, ведь это день открытия фестиваля. Я выбрал себе более скромную роль, исполнение одной из самых известных пьес в скрипичном репертуаре, «Интродукцию и рондо каприччиозо»Сен-Санса. После этого – «Болеро» Равеля.

– Вы стремитесь расширять географию фестиваля – в этом году, например, добавился Карнеги-Холл. Остались ли идеи, которые так и не удалось реализовать?

– Как такового списка идей у нас нет. Они рождаются, и мы пытаемся их воплотить. Если что-то не получается, мы переносим на следующий год или в другое географическое пространство.

Фестиваль должен развиваться, всё должно идти своим чередом. Карнеги Холл – лишь одно из достижений, которое делает нас счастливыми, поскольку это такое «волшебное имя», но выступить в Вене или в Токио не менее престижно, не менее важно для нас.

– Ранее в интервью Вы говорили, что первые годы проведения Транссибирского фестиваля Вы лично занимались организацией, вплоть до осмотра номеров для гостей в отелях. Как сегодня с этим обстоят дела?

–Новосибирск я уже знаю настолько хорошо, что ничего осматривать теперь не нужно. Процессом организации занимается директор фестиваля Олег Белый. За эти годы появились люди, которые очень важны для фестиваля и являются его неотъемлемой частью. Команда филармонии также работает с нами в это время, да с такой отдачей, что другие фестивали должны нам завидовать (смеется).

Мы очень осторожно относимся к тому, кого можно назвать членом команды, таких людей не так много, около 10. И безусловно всегда есть аутсорсинг – вещи, которые должны быть сделаны профессионально. Тут, если мы сами не понимаем на 100%, не можем браться за организацию.

– Почему в этом году решили не включать в программу джаз? Это как-то связано с изменениями в репертуарной политике?

– То, что мне хотелось, включить не удалось по причине занятости приглашенных музыкантов.А делать лишь бы что не хотелось. Лучше подождать пару лет, но пригласить топовых артистов, которые своим приездом «взорвут» город.

– Если говорить в целом о неакадемической музыке, кроме «Queen», Стинга что Вы слушаете?

–Я все слушаю. Я даже рэп слушаю. Однажды я попал в смешную историю, поскольку я пытался объяснить одному журналисту из Испании, что рэп мне напоминает частушки. Ведь рэп это, прежде всего, ритм, а не интонация и мелодия. В итоге он озаглавил интервью так: «Вадим Репин любит рэп, потому что это старая сибирская традиция».

«Искусство абсолютно вне политики».

– Вы, русский музыкант, выступаете в лучших концертных залах мира. Однако между Россией, Западом, в том числе, США довольно напряженные отношения последние годы. Вы чувствуете на себе политическое давление? Сказываются ли разногласия стран при организации Транссибирского арт-фестиваля?

– Нет, я этого не заметил. Искусство абсолютно вне политики. За последние три месяца я был на трех континентах, и где бы мы ни появлялись, везде ощущалась взаимная любовь. Все общаются межу собой как никогда дружелюбно.

– Чувствуете ли Вы, что в тех или иных странах реакция публики разная?

– Есть фантастическая публика, есть менее чувственная и отзывчивая. Но это не зависит от страны. Есть такая закономерность: чем больше личных поклонников среди публики, тем более «отзывчив» концерт с обеих сторон. Не бывает представления, где роль публики минимизирована. Она так же важна, как и уровень мастерства исполнителя. Это важный аспект в нашей жизни.

– Расскажите про то, как вы уехали с Захаром Нухимовичем Брономв Германию

– Могу сказать одно: это никогда не было для меня иммиграцией. В эти трудные годы в советское время, когда ни одна филармония не могла заплатить музыкантам нормальные гонорары, все мои коллеги приезжали в Россию и играли бесплатно, таким же образом мы сотрудничали с Арнольдом Кацем, который для меня был действительно великим музыкантом.

Потом всё поменялось. Сегодняшняя ситуация не сравнима с тем, что было раньше: играть в Европе или в России, – особого значения не имеет.

– Ваше сердце – в Новосибирске, там же живёт и мама. Вы считаете себя советским человеком?

– Все зависит от социума, в котором живешь. Прожив почти 30 лет в Европе, я естественно отчасти стал европейским человеком. Но когда я перехожу паспортный контроль в Шереметьево, я ментально становлюсь тем же, что и в 1988-89 году.

«Главная премьера для меня в этом сезоне – Концерт для скрипки с оркестром Александра Раскатова».

 – Для вас пишут многие современные композиторы: Лера Ауэрбах, Борис Лисицын, Александр Раскатов, Энйотт Шнайдер и др. Со всеми ли вы знакомы лично?

– Я знаком только с теми авторами, чьи произведения исполняю. Многое мне присылают по почте свою музыку, но на всё просто не хватает времени. Вполне возможно, что если на фестивале будет сразу две премьеры скрипичных концертов, нам поможет тот прекрасный багаж произведений, который накопился за эти годы.

А вообще у нас масса сочинений и для других инструментов и солистов, в исполнении которых я могу и не принимать участия. Но все они написаны для фестиваля и по заказу фестиваля. Это –наша изначальная концепция.

– Может быть какое-то сочинение в этом сезоне для вас особо важно?

– Главная премьера для меня в этом сезоне – Концерт для скрипки с оркестром Александра Раскатова. Это –шестое произведение, посвященное и написанное для фестиваля и для меня в жанре скрипичного концерта. Я уже познакомился с нотами, и мне кажется, что нам в очередной раз повезло. Концерт должен быть очень интересным и красивым, красочным.

– Какие сложности возникают при работе с такой «свежей» музыкой?

– Любой заказ – это «кот в мешке». Что из этого выйдет, не знает никто.

– В Австрии на Шестом Транссибирском арт-фестивале пройдет премьера «Диалога» Софии Губайдулиной. Как европейская публика относится к современной русской музыке в целом?

– Не важно, в какой стране исполнять Губайдулину. Есть публика, привыкшая к экспериментам, к современной музыке и та, которая не привыкла. И те, и другие могут жить в одном городе. Софию очень хорошо знают, как и Арво Пярта. Кстати говоря, с ним я лично познакомился в Таллине пару месяцев назад, исполняя именно её произведение. Мы провели вместе с Пяртом практически целый день, очень интересный, он пригласил меня в гости в свой новый центр. Смею мечтать, что когда-нибудь Арво Пярт найдет время написать что-то для нашего фестиваля.

– Считаете ли Вы нужным предварять концерт словом, пояснять слушателю содержание и смысл произведения?

–Вы мне даёте идею для каких-то новых проектов на транссибирском фестивале! При исполнении произведений я никогда не рассказываю, не поясняю. Но если я увижу это глазами зрителей, мы обязательно это внедрим.

В Европе и Америке есть целые образовательные программы, в рамках которых публика приходит за час до выступления – специально, чтобы встретиться с артистами. И это действительно интересно: в процессе общения может родиться какой-то экстра интерес. А когда ты объясняешь своё отношение к тому или иному произведению, оно и слушается уже по-другому.

–Можно ли говорить о том, что своим фестивалем Вы ломаете стереотип: искусство в XXIвеке переживает упадок? Ведь так считают многие музыковеды.

–Я думаю, нужно предложить этим критикам начать производить что-то дельное. Тогда все сразу измениться (смеется).

– А как вы считаете, коммерциализация сильно влияет на само искусство?

– Конечно финансовый аспект часто существенен, как и обязательства, и успех. Также нужно отдавать себе отчёт в том, что всё, что ты предлагаешь бесплатно, будет соответствующим образом оценено. Так устроены люди. Если ты приехал в какой-то город к организаторам, которые плакались, жаловались и просили сыграть за две копейки, то в этом месте и относиться к тебе будут как к артисту за две копейки. Однако потом приедет музыкант, который затребовал 500 рублей. Его будут носить на руках, как дорогой торт.

В таких реалиях благотворительность позволяет артисту без ущерба для себя выступать там, где предлагают весьма скромный гонорар. Ты не забираешь эту сумму, а отдаешь её на стипендию школьникам или просишь перечислить в какой-нибудь фонд.

«Артист умирает на сцене. Это аксиома».

– В одном из интервью вы сказали, что каждый музыкант обладает врождённым чувством превосходства. Что вы имели в виду – чувствительность, интуицию?

– Я говорил тогда конечно же о молодых музыкантах в первую очередь. А имел в виду всего лишь нарциссизм. Когда человек находится на каком-то этапе жизни, например, в юношестве, его первостепенная задача – сразить весь мир, сделать так, чтобы ему все завидовали, коллеги – в первую очередь.

Лишь с годами ты начинаешь понимать, что эта «targetaudience», твоя целевая аудитория, – немузыканты. И они должны переживать музыку не с точки зрения техники («Ух, как отлетает!»). Они должны чувствовать мурашки по коже. И это достигается совершенно другими приёмами. Начинается “выискивание” иных способов, палитры выражения чувств.

–Ощущается ли эта конкуренция между юными музыкантами на фестивале?

– Конечно, но в хорошем смысле. И она безусловно должна быть. Я рос в рассаднике талантов.

– Это важно?

–Благодаря этому прогресс происходит в два раза быстрее. Если нет нормальной конкуренции, то будет как в совхозе, до которого никому дела нет.

– Анна Нетребко в интервью С. Спиваковой призналась: «Я не пела бы вообще, мне надоело это все. Никакой любви ни к пению, ни к музыке у меня нет уже давно. Я хочу быть домохозяйкой». А Вы допускаете подобные мысли? Хотелось бы сменить деятельность и насыщенную концертную жизнь на более спокойный график?

– Много легенд я могу рассказать для красного словца (улыбается).Факт в том, что артист умирает на сцене. Это аксиома. Почувствовав адреналин на сцене однажды, я понял, что зависим, что это своего рода addiction(зависимость – прим. ред.).

Но в Москве я, в первую очередь, папа. И даже водитель порой, лошадка (дома). Мне доставляет это огромное удовольствие.

«В профессии у каждого из нас свои герои».

 – Вы сказали в одном из интервью: «С каждым сезоном становится все сложнее».

–Да. Ведь в детстве мне говорили: «Занимайся, занимайся! Дальше будет легче».Но оказалось, что это ерунда. Сколько бы ты ни занимался – будет труднее. Мы не становимся моложе, здоровее. При этом перед нами всегда есть перспектива, горизонт. Оставаться в тонусе – огромные затраты. Развиваться – затраты еще более сильные.

–Кент Нагано сказал о Вас в одном из интервью: «Я восхищаюсь Вадимом как одним из исполнителей, который постоянно растет, совершенствуется, становится глубже, в отличие от многих артистов, достигших некоей точки и оставшихся там».Как Вам удается сохранять самокритичность и совершенствоваться несмотря на уже состоявшийся успех?

–Отчасти это –характер, который сформировался у меня в советское время в Новосибирске. Это в какой-то степени продолжение характера моей мамы. Она абсолютный перфекционист, идеалист, из-за чего я нервничаю и даже порой обижаюсь на неё. С другой стороны, иначе и не выжить в условиях конкуренции.

В профессии у каждого из нас свои герои. Мой путь был очень интересен, ведь мне встречались люди, с которыми я общался, но они при этом были моими кумирами! Они подарили мне уверенность в том, что чрезмерная академичность моих музыкальных взглядов (а я очень академичный человек, уважаю музыкальные традиции) – путь, которым я должен следовать.

У каждого совершенно разный фокус. Кому-то интересна исключительность и неповторимость. Эта неповторимость может достигаться разными методами. Самый трудный метод – академический. Самый легкий – пускать пыль в глаза. Но надо понимать, что никогда не достигнешь «Wow-effect», как говорят американцы, если будешь повторяться. Успех любого артиста зависит в частности в том, чтобы его еще раз пригласили как можно скорее, и желательно – в перерыве между первым и вторым отделением. (смеется).

– Но ведь программе фестиваля вновь «Па-де-де на пальцах и для пальцев». Будет ли какое-то обновление или замысел – в «закреплении пройденного»?

– Этот проект повторяется только в Японии, потому что там этот номер имеет особенную славу, к нему относятся с благоговением. Мы со Светланой (Светлана Захарова – прима-балерина ГАБТ, супруга В. Репина – прим. авт.)делаем вариации проекта из уважения к публике. Музыка и хореография будут другими. Постоянное обновление – одна из причин популярности Па-де-де. В Новосибирске этот проект ставился единожды, и мы планируем показать обновленный вариант на одном из следующих фестивалей.

– В. В. Познер, который также принимает участие в транссибирском фестивале, в своей программе любит попросить гостя составить краткий словесный портрет кумиров. Что бы это была за пара слов по отношению к  Арнольду Кацу?

–  Безграничное уважение.

–  Софии Губайдулиной?

-–  Классик.

– Иегуди Менухину?

– Душа скрипки.