В феврале в Концертном зале П.И.Чайковского состоялся творческий вечер Юсифа Эйвазова и Анны Нетребко. Корреспондет «Без Фальши» побеседовал с Юсифом Эйвазовым.
БФ: Никто не может миновать детство – золотой этап формирования, мощный этап созидания. Не могли бы рассказать самые яркие эпизоды из вашего детства, которые заставили смотреть на мир по-другому.
Ю: Моё детство – это детство типичного советского ребенка, когда телевизор позволяли смотреть один раз в неделю, поскольку в остальные дни была учёба и вместе с ней – жёсткий контроль досуга; когда простая игрушка — в диковинку (покупалась один раз в году – на день рождения); когда традиционно на новый год — салат оливье. В общем, это были редкие вспышки радости, совершенно не в пример нынешним избалованным детям, имеющим самые разные гаджеты, игрушки, развлечения. Сейчас мы вернулись в Нью-Йорк и привезли Тише пять или шесть огромных машин на пульте управления. Невольно задаюсь вопросом, получил ли я за всё детство столько, сколько сейчас имеют дети за один-два дня?
Что касается ярких впечатлений детства, то могу сказать, что все мы смотрели на мир одинаково и лишь в 1997 году, когда мне довелось уехать учиться в Италию, я начал адаптироваться к новому мировосприятию, получать новые эмоции и, конечно же, ярких впечатлений прибавилось значительнее.
БФ: Давайте немного поговорим о школьной поре. Каким вы были ребенком? Как вели себя на уроках? Остались ли воспоминания об учителях? Были ли среди них педагоги, которые сыграли в вашей жизни определяющую роль?
Ю: Школа для меня – золотая пора беззаботности. Характер я имел достаточно неусидчивый, очень любил посмеяться, устраивать своеобразные шуточки, за которые часто порядочно доставалось. Учителя, бесспорно, были профессионалами своего дела. Я, например, до сих пор помню те правила, по которым мы изучали французский алфавит. Это говорит в пользу фундаментального советского образования. Школа для меня стала сильным подспорьем в изучении предметов, нежели дала какие-то радостные моменты. Ведь за строгой советской системой образования стояла цензура одежды, поведения, а в этих рамках существовать лично мне было сложно.
БФ: В одном из ваших интервью для азербайджанской газеты вы упомянули о своем техническом образовании. Скажите, почему вы так кардинально решили сменить сферу деятельности?
Ю: Когда я окончил школу, у меня не было особых притязаний к какому-либо роду деятельности. Мой папа – известный металлург в нашей стране, поэтому мне, как старшему сыну, была уготована участь — продолжить дело отца. На тот момент у меня совершенно не было никакой мечты, и я с легкостью согласился поступить в технический вуз на металлурга. На втором курсе начался студенческий КВН, где меня попросили исполнить какую-то лёгкую песню. Девушка, аккомпанировавшая нам, сразу заметила, что у меня есть «какой-то голос» и посоветовала сходить в консерваторию. Оттуда все и началось.
БФ: Вы родом из простой семьи. При первой нашей встрече вы сказали, что перед тем, как стать известным певцом, была череда сложных материальных трудностей, когда приходилось работать не по специальности. Расскажите нам об этой странице из вашей жизни.
Ю: Я думаю, что многие из известных сейчас людей прошли этот путь, работая и официантами, и продавцами, и грузчиками. У меня на самом деле всё было не так страшно: я работал официантом в ресторане, гидом на выставках и иногда переводчиком. Вообще я всегда много работал. Особенно с момента переезда в Италию, когда приходилось зарабатывать на мастер-классы, чтобы перенять эти бесценные знания итальянских певцов. Этот период, когда тебе двадцать лет, и ты готов свернуть горы, когда энергия бьет через край, пожалуй, останется самым прекрасным периодом в моей жизни. Я был счастлив как никогда.
БФ: В одном из своих интервью вы сказали, что ваше становление как певца еще не окончено. Какого плана сейчас это становление? Какой оно природы? В какой стадии?
Ю: Пока любой артист выступает на сцене, это становление не заканчивается никогда. Человек, будучи на пике карьере, исполняя большие сложные арии, всё равно продолжает над собой работать. В нашей профессии никакого лимита нет. Поэтому пока ты на сцене, пока ты поёшь, ты узнаешь много нового, ты развиваешься. Если вам сказали, что в свои 45 лет они достигли вершины развития, то либо это певцы среднего ранга, либо просто самоуверенный люди.
БФ: Юсиф, а помните ли вы сейчас, что испытывали в момент своего дебюта в большом театре, исполняя роль Марио Каварадосси? Как себя чувствовали, что, возможно, предощущали?
Ю: Конечно, помню. Помню это колоссальное волнение, огромную неуверенность. Это была первая большая роль на сцене столь именитого театра. Меня спас юношеский запал, когда, возможно, нет должного профессионализма, вокальной техники, зато есть голос и необоримое стремление покорить сцену.
Сегодня я нахожусь в том состоянии, в той форме, когда в самом начале вечера я могу увидеть его конец, когда я чётко понимаю, где нужно развязать эмоции, а где лучше их сберечь. Это называется опыт. Тогда его просто не было. Но было другое – безумие, жгучая страсть.
БФ: А каким вы воспринимаете Большой театр сегодня? Ведь после вашего дебюта просто почти десять лет.
Ю: Сегодня это прогрессивный театр. Это театр высочайшего уровня. В нём петь намного сложнее, чем десять лет назад, потому что меняется зритель, меняется атмосфера, время. Зритель сейчас видит очень много нового. В Москву съезжается огромное количество приезжих солистов — артистов мирового уровня. Публика становится более искушённой, стало быть, нам, певцам, требуется поддерживать этот высокий уровень. Отдельное спасибо хотелось бы выразить Владимиру Урину, который завёл такую машину в этом театре, что действительно становится страшно выступать. Приезжая в Большой театр, нужно понимать, это такой же театр, как Метрополитен–опера, Ковент-гарден, Берлинская опера, Баварская опера, Гранд-опера в Париже и т.д. Это театр, который находится в числе первых театров мира. Сейчас мне предложили долгосрочный контракт, новые проекты, под которыми я слепо подписался. Большой театр – это то место, куда я хочу и буду возвращаться.
БФ: Юсиф, что значит для вас новый день, новое утро?
Ю: Вопрос очень интересный. Новый день, новое утро. Это, во-первых, ощущение счастья, что ты жив, проснулся и здоров, что ты любим, что ты любишь, что семья рядом, что солнышко взошло. Новый день – это работа над завтрашним днём. Когда ты просыпаешься сегодня, ты в любом случае продолжаешь работу над тем, что было и над тем, что будет. Это в любом случае всегда взгляд на горизонт. Это бесконечная дорога: пока я жив, пока я пою, пока я развиваюсь. И это прекрасно.
БФ: Как вы относитесь к людям, которые появляются в вашей жизни и проявляют по отношению к вам негативизм, зависть и иные отрицательные эмоции? Какие методы воздействия на них используете?
Ю: Я стараюсь не замечать их. Недоброжелатели есть у любого публичного человека. И это абсолютно нормальное явление. Не надо идти на поводу у оскорбляющих тебя людей, совершенно незаслуженно критикующих тебя. В начале пути я очень остро реагировал на подобные явления, даже как-то злился, хотел показать, что я не такой, каким меня выставляют, хотел что-то доказать злословящим на меня. С годами я осознал, что это не нужно никому. Тот человек, который вас любит, будет любить вас всегда. Человек, испытывающий к вам неприязнь, даже в самые лучшие вечера останется при своем негативе. Это жизнь.Это вполне разумно и объяснимо.
БФ: Позвольте в заключение нашей беседы задать вам несколько блиц-вопросов.
— Вы верите в судьбу?
— Наверное, да. Я склоняюсь к тому мнению, что жизнь и путь человека предопределен заранее.
— Вы суеверный человек?
— В чём-то да. У меня есть своего рода обряды, которые я совершаю, слова, которые я говорю, прежде чем выйти из дома или сесть в самолёт.
— Каким вы представляете образ настоящего человека?
— Ох, тяжелый вопрос. Я думаю, что сегодня, когда мир ожесточился и стал очень опасным, образ настоящего человека представляется благородным и великодушным, способным на безвозмездное добро. Человека, который не останется глухим к чужой беде и поможет, а если не поможет, что хотя бы не будет мешать.
