Храмы, японское искусство и советский магический реализм. В Новой Третьяковке проходит выставка «Век графики». От Казимира Малевича до Олега Кудряшова». Работы художников, чьи творчество, жизнь и кровь склеивают «двух столетий позвонки», можно увидеть до первого октября.

1942. Комендантский час. Девушка в лёгком пальто идёт по заснеженной московской улице. Правая рука спрятана в просторный карман. Это художница Татьяна Маврина, она тайком делает набросок церкви. Скоро ей выдадут официальное разрешение от Академии художеств, которое можно предъявить патрульным. До этого была учеба во ВХУТЕМАСе-ВХУТЕИНе, участие в группе «12», позже случится профессиональное признание, Госпремия СССР за иллюстрации сказок. Но сейчас – бульвары, дома, церкви на окраинах и непослушные пальцы, околевшие на зимнем ветру. Дома она тщательно разбирает сделанные вслепую наброски и создает серию из 26-ти городских пейзажей – «Купола Москвы». Она пишет церкви – и всегда ставит дату, будто желая сказать: «Да, именно так выглядел этот храм такого-то числа такого-то года, я видела, я помню и передаю это
знание вам». Это спокойные красочные акварели, легкие и яркие, словно иллюстрации для очередной сказки, и, если бы не даты, трудно было бы предположить, что это Москва в военные годы.

Маврина – фамилия матери и псевдоним Татьяны Алексеевны. Настоящая фамилия – Лебедева. Её младший брат, Сергей – академик, основатель советской компьютерной промышленности, тоже лауреат Государственной премии.

Две работы из серии «Купола Москвы» представлены на выставке «Век графики» в Новой Третьяковке.

Акцент сделали на поступления последних двадцати лет, показывают, в том числе, картины, которые ни разу не демонстрировались. Всего 250 работ – очень разных. Экспозиция неровная – картины выдающихся мастеров рядом с работами авторов, широко известных в узких кругах.

Все эти графические произведения были созданы за сто лет, которые прошли в движении от одного перелома к другому. Если заглянуть в зрачки этому «Веку», можно увидеть – в первых двух залах – работы малоизвестных художников, расстрелянных в 23 года, в 27, в 34. И, буквально в нескольких десятках метров – картины мэтров, порой не меньше пострадавших от притеснений со стороны
государства.

Это лидеры русского авангарда, среди которых Малевич и Родченко, «формалисты» Фаворский, Истомин и Купреянов. Работы шестидесятников и семидесятников – Попкова, Андронова, Вакидина,представителей «другого искусства» – Немухина, Шварцмана и Соостера. Двадцать первый век представлен картинами Кирилла Мамонова, Александра Ливанова, Германа Черемушкина и умершего в прошлом году Олега Кудряшова.

Есть и художники, которых нельзя причислить ни к одному направлению – в силу характера творчества, обстоятельств, которые их формировали и резким поворотам их непредсказуемой судьбы.

Одна из таких художниц – Варвара Бубнова. Она родилась еще в царской России, в Петербурге, получила образование в Петербургской академии художеств по классу пейзажа. На последних курсах увлеклась авангардом, вошла в петербургский «Союз молодёжи», выставлялась с Бурлюком, Малевичем, Гончаровой, Ларионовым и даже перевела с французского знаменитый «Манифест футуристов».

В 1922 году её жизнь снова круто изменилась – Варвара Бубнова уехала в Японию вместе со своей сестрой, известной скрипачкой, которая вышла замуж за японца. Муж сестры оказался дядей пока еще никому не известной Йоко Оно. Сёстры учили маленькую Йоко музыке и живописи. До возвращения в СССР в 1958 году, Бубнова прославилась в Японии как литограф и… преподавательница русского языка. В ее работах удивительным образом сочетаются японское и русское: прозрачность, пасторальность, точное и тонкое переживание состояний природы. Кроме того, в России Бубнова занималась древнерусским искусством, а в Японии соответственно традицией древней японской графики, и в её картинах это чувствуется.

Художник другого поколения Гариф Басыров (1944 – 2004) все свои 60 лет прожил в России, но, как и Бубнова, был исследователем других, неизведанных миров.

Его работы будто находятся в пространстве Магритта, где-то между магическим реализмом Йонаса Мекаса и фигурами, напоминающими работы его старшего ровесника Олега Целкова, а если смотреть пораньше – крестьян Гончаровой. Но, в отличие от Гончаровой, Басыров – певец города. В своём типичном сюжете он помещает его потерянных обитателей на затянутое утренним туманом поле, вдалеке виднеется индустриальный пейзаж. Его герои будто забыли, зачем здесь находятся, их окутывает уютная теплота советского абсурда. Одна из таких парадоксальных серий «Обитаемые пейзажи». Угрюмые мужчины, катающие по полю снежки на одной из картин, сражают наповал.

Ценность этой экспозиции заметна не сразу – нужно ходить долго, всматриваться внимательно. Графика не так «блестит», как живопись, свет её жемчужин, которые, безусловно, встречаются на этой выставке, матовый, тихий и холодный – как заснеженные московские переулки, как дымка, которой подернулись японские маки, как мягкий туман «Обитаемых пейзажей».