«Не ты выбираешь песню, песня выбирает тебя»
О надуманных масках в жизни, личных табу, концертах в полях и не только рассказал #гнесинецнедели Максим Павлов – певец, композитор, педагог, выпускник академии, а теперь ассистент-стажер своей альма-матер.
– Как ты сочиняешь? Видишь стихотворение, и у тебя рождается музыка – или есть музыка, которая требует слов?
– Это точно не происходит так: я сажусь за стол и начинаю сочинять – нет. Прежде мне нужно много всего прочесть. Мне нравится русская поэзия, в ней можно найти уникальные мысли, которые близки мне. Когда сам пишу стихи, я сразу «вижу» и понимаю – это песнь. Бывает, вдохновение приходит настолько быстро, что нужно просто успеть запечатлеть его на бумаге. Я не сочиняю отдельно мелодию, а потом гармонизую ее – мне сразу приходит партитура, слышу ее «изнутри».
– Что ты ценишь в музыке?
– Для меня важно, когда в музыке присутствует элемент импровизации. Когда есть некая скрытность, как у Гаврилина.
– А у твоих песен есть какое-то скрытое посвящение? Конкретный адресат?
– Есть. И если я скрыл его в произведении, это значит, что я не раскрою его и сейчас. Скрытность можно расшифровать эмоцией, вложенной в песню. Есть интонации, которые поймет только определенный человек.
«Когда дают шанс сказать, у тебя есть минута»
– Тебе нравится петь акапельно или с кем-то?
– Акапельно. Это огромный плацдарм для создания образа на сцене. Ты можешь остановиться, когда захочешь, сделать неотрепетированную оттяжку, заплакать, прошептать – и каждая деталь будет отчетливо слышна. Когда выступаешь с оркестром, ансамблем или концертмейстером, ты находишься в определенных рамках.
– Для исполнителя важен опыт выступления на разных концертных площадках. Ты выступал в Кремле перед многотысячной аудиторией – и выход с песней «Я русский» растрогал многих, это было видно даже в записи. Как в такой ситуации удержать внимание людей? Особенно в твоем случае, когда ты находишься один на сцене, поешь акапельно, когда не за кого спрятаться…
– Здесь срабатывает очень тонкий механизм. Ты выходишь на сцену – и публика должна замереть. Ты подготавливаешь ее к чему-то важному, к тому, о чем ты хочешь сказать. И у тебя есть минута: либо зацепишь и сумеешь удержать внимание аудитории, либо нет. Ты должен захватить уже первыми словами, первым звуком. Многие исполнители народных песен всегда ставят первую ноту на фортиссимо.
– Скорее всего подобное происходит из-за волнения. Можно взять первую ноту и на пиано, если это продиктовано произведением. Выступать перед большой аудиторией всегда страшно…
– Да, и здесь важна атака – именно она изумляет, ею можно впечатлиться, ею можно зацепить. Уже после ты начинаешь свой музыкальный рассказ. Еще важно выбрать правильную песню. Она должна тронуть не только меня, но и пять тысяч человек в зале. Не ты выбираешь песню, песня выбирает тебя. Думаю, песня «Я русский», которую я пел в Кремле, выбрала меня, чему я очень рад. Тема, которая воспевается в ней, – животрепещущая, острая. Каждый будет понимать ее смысл по-своему. Она помогла мне и одновременно ополчила против меня людей.
– «Я русский» действительно трогает, но сам ты из Белоруссии. Можешь сказать, что у тебя две родины? Вообще, «Родина» – это страна или некое абстрактное место для тебя?
– Когда хочешь узнать, где твоя Родина надо спросить, на каком языке человек думает.
– На каком думаешь ты?
– На русском. Мой дедушка русский. В принципе я не делю Белоруссию и Россию. Белая Русь – страна, которая неделима.
«Артист должен оставаться артистом до последней секунды»
– Выступление в Кремле – это всегда ответственно, а тебе самому комфортнее петь в больших залах или камерных?
– Люблю петь там, где вижу глаза слушателей. Концерт не пройдет хорошо, если я не пообщаюсь через песню с каждым. Не люблю представлять людей как массу.
– О чем думаешь в тот момент, когда поешь на сцене?
– Моя жизнь связана с теплыми воспоминаниями о моей деревне, моих истоках. На сцене я превращаюсь в деревенского парня, который идет по полю и поет песни. Парня, который лежит в ржаных колосьях, смотря в небо. Парня, который обнимает свою маму и вдыхает аромат свежевыпеченного хлеба. На сцене я абсолютно настоящий – такой, какой я есть. Смешно, но в жизни я как раз не такой, а скорее надуманный. Все мы носим маски, и я в том числе.
– Думаешь, стоит носить в жизни маску?
– Я много раз сталкивался с тем, что, когда начинаешь быть собой, тебя просто не понимают и не принимают. Естественно, я научился ставить щит. К сожалению, именно в жизни приходится играть роли и носить маски.
– Как ты относишься к критике? С кем советуешься?
– Я очень самокритичен. Никогда не приму до конца решение сам, спрошу у человека, которому доверяю. Только он поможет окончательно сложить пазл, потому что объективно со стороны я себя не вижу. Например, часто советуюсь с родителями. Моя мама – простой человек, она никогда не училась музыке, но у нее прекрасный вкус и огромный жизненный опыт.
– Что насчет табу? Наверняка у тебя они есть?
– Во-первых, я никогда не выхожу в зал во время концерта, это пошло. Артист должен оставаться артистом до последней секунды. Это не профессия, а образ жизни.
Во-вторых, никогда не пою на банкетах. Песня – чья-то судьба. Я бы не хотел рассказывать историю человека в то время, когда люди жуют – им все равно.
– Есть мечта о месте, в котором ты хотел бы выступить? Или все концертные олимпы уже покорены?
– Есть место, в котором я вряд ли когда-нибудь спою – это храмы Афона, там уникальная акустика. Вторая мечта – выступить в поле, где декорациями были бы лес, рожь, трава. Осуществить второе вполне реально – надеюсь, когда-нибудь это получится.
«Иностранцы понимают содержание песен по исходящей энергетике»
– Как ты выстраиваешь драматургию своих программ?
– У каждой программы есть тема, это почти моноспектакль. И никогда не бывает программ, в которых я ничего бы не говорил сам. Каждая песня – определенный этап в моей жизни, поэтому мне интересно рассказывать о ней самому.
– Насколько важны костюмы в твоих «моноспектаклях»? Они являются частью образа?
– Да, потому что встречают по одежке. Костюмы для меня вышивает моя мама, это традиция, а эскизы придумываю и рисую я сам.
– Ты много гастролируешь, в твоем ближайшем графике – концерт в Штутгарте. Практикуешь исполнение на разных языках? Не кажется ли тебе, что петь на чужом языке крайне «опасно» для артиста …
– Во время гастролей в Южной Корее я пел на корейском. Это выходит очень плохо, убого. Так коверкается язык и исполнение.
Чаще всего меня привлекает лирика, которая предполагает в музыке трагизм. Он пропадает, если исполнять важную для зрителей песню на ломаном языке. Это как история про арию Ленского «Кудья, кудья, вы удьялилис?» в исполнении иностранцев. Отсутствует ощущение легкости, есть только раздражающий внимание дефект. В Штутгарте я точно не буду петь на немецком. На концертах много русских эмигрантов, а нерусскоязычная публика понимает содержание песен по исходящей энергетике.
«Интересно, когда ты борешься не с кем-то, а с собой»
– Ты снимался в фильме «В ночь на Ивана Купала» по Гоголю – это твой первый опыт в кино?
– Да. «В ночь на Ивана Купала» возник при странных обстоятельствах в моей жизни. Я имею честь служить в театре-студии «Экспромт». Когда-то этим театром руководила великая актриса, народная артистка России Людмила Ивановна Иванова, известная, например, по роли Шурочки в «Служебном романе». Именно она взяла меня на работу в качестве музыкального руководителя, педагога по вокалу. Там я познакомился с замечательной актрисой, режиссером Татьяной Давыдовой – она и предложила мне сняться в фильме. Нужно было учить трудный стихотворный текст, а к концу фильма перевоплотиться в Гоголя. Все это жутко интересно.
– После удачного актерского дебюта никуда больше не приглашали сниматься?
– Уже второй год в Санкт-Петербурге идут съемки фильма, где я получил роль графа Орлова. Я должен играть хулигана, отвязного мужика, который питает чувства к императрице Екатерине, но при этом не прочь сходить налево – своего полного антипода. Всегда получается так, что я берусь за то, что не умею. Не актер, но играю, не умею сочинять, но сочиняю, не умею петь классическое произведение, но спел в оперной постановке у нас в академии.
– О какой постановке ты говоришь?
– Это была первая опера для народного оркестра «Сказ о купце Калашникове», где я сыграл Ивана Грозного. Музыку написал наш современный композитор Валерий Пьянков. Какой из меня Иван Грозный, я высокий тенор?! К тому же мне нужно было учиться академическому пению – я рискнул и в итоге спел эту партию.
– Значит, всегда идешь напролом, против системы?
– Кажется, всю свою жизнь я иду напролом. Тем более интересно, когда ты борешься не с кем-то, а с собой. Мой голос нетипичен для мужского, почти женский, я всегда этого стеснялся и стесняюсь до сих пор. Моя речь, волосы, женоподобное лицо раздражают, но кто сказал, что нужно жить по шаблону? Что у меня обязательно должны быть борода и грубый голос? Это как минимум странно. Я иду так, как мне хочется, иначе это уже буду не я.
– Есть известное выражение «нет предела совершенству», а в свое время Антуан де Сент-Экзюпери сказал, что своя прелесть есть и в несовершенствах? Какая из этих мыслей тебе ближе?
– Частично согласен с мыслью о том, что искусство – это то, что несовершенно. Мне кажется, оно должно быть наивным и неожиданным, как ребенок, сказавший нелепость; ведь неожиданно для себя мы улыбаемся и радуемся этому. Если искусство изумляет людей, тогда это настоящее совершенное искусство.
