Интервью с музыковедом, доктором искусствоведения, профессором РАМ имени Гнесиных Ириной Петровной Сусидко об учениках, профессии, работе в Германии, прошлом, настоящем и будущем.

Ирина Петровна, вы очень активный человек, деятельный, ваши ученики говорят, что вы, как локомотив. Скажите, откуда у вас столько энергии, для чего и ради чего все это?

Откуда энергия – не знаю, наверное, подзаряжаюсь от учеников, и просто, вероятно, темперамент такой. А вот для чего – вы знаете, я бы немножечко изменила этот вопрос. Для чего вообще все мы работаем? Сейчас такое время, когда один человек сам по себе может не так много. Он может что-то придумать, но осуществить это можно только в коллективной работе. Если ответить общими словами – мы боремся с энтропией мира. Культура распадается, а мы её своды ремонтируем, вставляем туда какие-то кирпичики. У меня есть убеждение, что мы все в чем-то великие эгоисты: занимаемся тем, что нам интересно. Если человеку нравится придумывать и осуществлять, он будет это делать, даже если у него нет на это ни копейки денег.

Кроме Гнесинки, вы еще работаете в Институте искусствознания. Расскажите, пожалуйста, об этой стороне вашей деятельности.

Я работаю там с 2000-го года, хотя сотрудничала с этим институтом и раньше, потому что с 90-х там работал муж, и наши совместные научные публикации шли, в основном, через этот институт. Вы знаете, это уникальное место! Какой-то оазис чистого служения науке: сколько бы перед ним не ставили чисто прагматических целей, основная его продукция – это знания о культуре, её сохранение. В секторе, в котором мы работаем, в свое время работали Валентина Джозефовна Конен, Тамара Николаевна Ливанова, Вера Николаевна Брянцева, Александр Абрамович Аникст, – может быть, вы читали его книги по истории театра. Его основатель – Борис Робертович Виппер, знаменитый искусствовед. Это величины космического масштаба. То, что я сейчас там – большая честь, почет и даже некоторый страх, потому что я не чувствую себя способной заменить тех великих людей. Сейчас мы работаем вместе с Ларисой Валентиновной Кириллиной. Музыковедческая часть сектора «Классическое искусство Запада» очень крепкая, дружная. И еще мне нравится, что возникает сотрудничество с представителями других специальностей. Там сильная искусствоведческая школа и сильное театроведение.

Есть возможность проконсультироваться, уточнить что-то.

Научиться чему-то! Даже не проконсультироваться, а научиться!

«Не только мы изучаем классиков, но и они изучают нас» 

Ирина Петровна, вы занимаетесь не только малоизученными музыковедческими темами – наряду с ними вы многие годы исследуете, например, Моцарта. Почему он вам интересен и что нового вы хотите о нём сказать?

Вообще-то я начинала заниматься Кристофом Виллибальдом Глюком, и продолжаю им заниматься. Но Моцартом тоже – у нас с Павлом Валерьевичем совместная монография о нём. Я уверена, что не только мы изучаем классиков, но и они изучают нас.  Через музыку Моцарта каждое поколение старается что-то понять в самом себе. Немецкий  ученый Герман Аберт как-то сказал, что монографии о великом композиторе нужно переписывать раз в пятьдесят лет. Почему? Потому что новое время видит и открывает в этой музыке что-то свое. Мы писали монографию через 80 лет после появления последней русской книги о Моцарте. За это время накопилось то, что можно сказать о таком трудном композиторе именно с точки зрения русского музыковедения, в контексте нашей культуры, нашего взгляда и теоретических достижений.

Ирина Петровна, можно еще пару слов о том, над чем вы сейчас работаете.

Наш вуз выиграл феноменальный грант  «Приоритет-2030». Мы собираемся в рамках этого проекта 2022-ом году открывать научно-творческий центр по проблемам изучения музыкального театра. Это амбициозный проект, который консолидирует силы не только академии, но и других вузов России. Сейчас, конечно, много интеллектуальной организационной работы – нужно определить, чем этот центр будет заниматься, кроме  конференции «Опера в музыкальном театре», которая, в ноябре пройдет уже в пятый раз. Если говорить о научной работе, это завершение третьего тома «Итальянской оперы». 

«Ирина Петровна, кончайте эту демократию!»

Ирина Петровна, ваши ученики путешествуют с вами, некоторые из них учились в аспирантурах за границей. Скажите, с чего это началось?

Таких случаев было два: первый раз в середине 90-х, в это сложное время, мы в трудной борьбе выиграли поездку в Германию при поддержке немецкой службы академического обмена DAAD. И вместе с некоторыми студентами третьего, четвертого и пятого курса проехали Германию с запада на восток. Это учебно-ознакомительное путешествие повлияло на многих девочек (а их было 15!) очень значительно, две даже сменили тему дипломной работы. Мне поездка тоже дала многое: мы получили сопровождающего, не знавшего русский язык, я была вынуждена переводить, а немецким тогда владела не очень хорошо. После этого испытания напрочь ушел страх говорить на любом иностранном языке. Кроме того, получила опыт выживания с коллективом людей в экстремальной ситуации. Я очень либеральный человек. Но через какое-то время, почувствовав пьянящий дух европейской свободы, наша группа начала расползаться. Сейчас заведующая кафедрой журналистики, Юлия Ивановна Агишева, она тогда была Антонович, отозвала меня и в углу сказала: «Ирина Петровна, кончайте эту демократию!». На меня это повлияло очень сильно! В последние три дня демократия закончилась – стали ходить все вместе.
      Еще раз такую поездку организовали сами студенты: нынешний пятый курс теоретиков, специалистов. В преддверии пандемии мы прорвались в Европу. Это была Германия,  Дрезден. Мы с мужем помогали ребятам сориентироваться при работе в библиотеке, немного освоиться с реалиями жизни в Германии, но эти студенты сами по себе очень зрелые, самостоятельные и напористые. Первая поездка дала старт многим – они добились больших успехов (шестеро защитили кандидатские диссертации, одна из бывших студенток – докторскую). Уверена, что и нынешних пятикурсников ждёт очень хорошее будущее, учитывая их энергию и интерес.

Вы преподавали в западных университетах. Отличается ли там подход к музыковедению и, собственно, сами студенты?

Вместе с мужем я преподавала два раза в немецком университете в городе Мюнстер, земля Северный Рейн-Вестфалия. Суровый опыт, хочу сказать. Очень сложно преподавать на чужом языке, проводить семинары. Это серьезная «школа молодого бойца».
      Музыковедение в Германии, как и во многих странах, изучают в университетах. В этом есть аргументы и «за», и «против». Наши студенты гораздо больше ориентируются в практике. Все мы можем, не отрывая карандаша от нотной бумаги, написать гармоническую задачу, фугу, имитацию, сделать оркестровку. Западные этого ничего не умеют или почти не умеют. Зато знают древние языки, историю. Университетское образование дает о себе знать.

В отношении к обучению большой разницы нет. Разве что немецкий студент более самостоятелен, а педагог не опекает и не нянчится, как у нас. Правда, и в России не в каждом вузе так происходит. Самостоятельность тоже имеет обратную сторону: общение с преподавателем в Германии – большой бонус, его нужно добиться, поймать профессора и заставить собой заниматься.

А смогли бы вы эмигрировать — и если нет, то почему?

Я отвечу на вопрос «Если да, то почему?» Я бы могла эмигрировать, если бы у меня забрали профессию. Когда мы преподавали, то могли продлевать визу бесконечно, но оба раза вернулись. Музыковедение – это в первую очередь свободное владение языком. Человек не сможет, выучив язык в зрелом возрасте, полноценно говорить на нём –  так, чтобы выражать очень важные, глубокие мысли. Общаться и даже преподавать сольфеджио можно, а музыковедением заниматься – нет. Перевесил язык и друзья, которые здесь. Надо сказать, мы не прогадали!

«…распределение в индивидуальный класс к хану Гирею»

Как лучше выбирать научного руководителя: по расчету или, условно говоря, по любви? По общей научной теме или человеческим качествам и симпатии?

Путей здесь очень много, мужей же тоже выбирают по-разному! Как говорится, расчет должен быть хороший. Должна быть любовь, интерес, созвучность общих взглядов, близость нравственной позиции, но, конечно, научная составляющая тут тоже очень важна. Еще нужно учитывать, что наша профессия очень универсальна, и почти каждый педагог вузовского уровня умеет руководить любой темой. Так что важна любовь, подкрепленная расчетом!

Действительно очень похоже на выбор супруга, студенты по этому поводу, кстати, очень много шутят. Говорят: «Пойду скоро делать предложение!..»

Вы знаете, в нашу бытность было много капустников. Так вот, курс старше нас сделал, я бы сказала, скандальный капустник на тему «Бахчисарайского фонтана». Сюжетная канва поэмы Пушкина, а идея скрытая – распределение в индивидуальный класс к хану Гирею, который служил деканом…

Замечательно! Кажется ли вам каждое следующее поколение студентов хуже или лучше предыдущего? И как вы думаете: если человеку начинает казаться, что молодые хуже – говорит это что-то о нем или об этих студентах?

Вы знаете, мне кажется, что каждое последующее поколение лучше предыдущего. Точно не хуже, это абсолютно ясно. В любом поколении есть лидеры, яркие люди, которые куда-то движутся, что-то пытаются доказать, сделать, а есть просто люди, которые живут более спокойной безоблачной жизнью. Не могу сказать, что лучше или хуже. У нас были свои достоинства, а в молодежи меня поражает та свобода внутренняя, та легкость, с которой они бросаются в новые дела и профессии, азарт, с которым они учат языки, стараются расширить горизонты. Не привязываются к опостылевшей, но важной материальной работе, которая дает базис — и ты можешь осесть и сидеть так годами. Это не может не восхищать.

Просто многим в какой-то определенный момент так начинает казаться…

Что другие глупее?

Да, что следующие поколения глупее, хуже в чем-то. Секрет верескового меда утерян, мы настоящие! А вот они…

Как только начнет такое казаться, нужно в тридцать лет – если тебе тридцать –  уходить на пенсию сразу и идти на заимку, в тайгу! И там лелеять свою резиньяцию, свой критический настрой!

«Со студентами интересно, если в них есть дерзость, истовость в поиске нового»

Вы относитесь к ученикам с большой теплотой. Что вам важно в студентах? Не нарушает ли такая, почти родственная теплота дистанцию?

С тем, что я душевно и тепло отношусь к студентам, наверное, не каждый  согласится. Мне вообще кажется, что я очень строгий педагог. Важно не то, как ты сам настроен, важно, в какой резонанс твое настроение попадает с отношением и настроением студента. Чтобы эти отношения были гармоничны для обоих – тут важна мера, такт и избирательность, разнообразие в отношениях. Со студентами интересно, если в них есть дерзость, истовость в поиске нового. Мне очень близок студент, который может в два часа ночи отправить смс-ку с четырьмя восклицательными знаками: «Я нашла!!!! Я нашла, я откопала, я так долго искала, и тут я нашла, ура!» И я в те же два часа ночи отвечу. Для такого человека можно сделать все, что угодно!

Скажите, были ли какие-то забавные истории, связанные со студентами за все годы, которые вы здесь преподаете?

Они есть и сейчас, это интервью тоже своего рода забавная история. Однажды, например, студент, просясь в индивидуальный класс, заявил, что он хотел бы заниматься при одном условии: если я ему предложу тему, связанную с абсолютным шедевром, но при этом никому неизвестным. Я охнула, но потом что-то такое нашла. Были интересные моменты в процессе обучения. Несколько раз я запирала в классе учеников и выпускала только после того, как они что-то успевали сделать. А один аспирант у меня две недели жил дома… Я хотела бы сказать на хлебе и воде, но это не были, конечно, хлеб и вода, это было нормальное питание, но с условием — за эти две недели закончить диссертацию, что и удалось. Теперь он занимает достаточно значимый пост в «Геликон-опере».

«…человек выйдет с горящими щеками»

Какими качествами должен обладать музыковед, чтобы состояться?

Он должен быть яркой личностью, чем бы ни занимался. Будь он педагогом, журналистом, композитором, музейным работником, сотрудником пиар службы. Кем бы он ни работал, у него должно быть, что предъявить людям. Должна быть харизма, увлеченность, яркость. Кроме этого, он должен уметь много, быстро и вовремя работать в стрессовых ситуациях, все выполнять к сроку и качественно, обладать хорошим здоровьем, чтоб все это выдержать и, главное, интересом к жизни.

Как вы думаете, почему люди становятся музыковедами и что движет человеком, когда он выбирает именно эту специальность?

Мне кажется, музыковедом стоит становиться тогда, когда ты надеешься или даже уверен в том, что после твоей статьи исполнитель побежит и будет пересматривать то сочинение, которое он играет. Тот, кто послушает тебя, решит переслушать произведение, о котором ты говоришь. После твоей лекции человек выйдет с горящими щеками. Вот эти горящие щеки – это очень хороший камертон! Он выйдет — и ему захочется двигаться дальше. Если ты в себе чувствуешь возможность и силы отдавать, то тогда, наверное, и стоит становиться музыковедом!

Беседовала Полина Маркина