Коллектив «Околобаха» продолжает свой цикл, посвященный юбилею Арнольда Шёнберга в ДК Рассвет. Но вместо ретроспективы творчества композитора о ночной тематике публика познакомилась с новым, незнакомым Шёнбергом. Ступить на «темную сторону луны» осмелился Глеб Чучалин.

Вечер 15 октября в ДК Рассвет никак нельзя назвать концертом. Честно говоря, сама площадка к этому не располагает — только в этом пространстве, снимая пальто в гардеробе, ты невольно смотришь на девушек, поправляющих макияж в уборной. Публика тоже поддерживает это странное внутреннее несоответствие: перед закрытыми шторами — единственной преградой между залом и парадной — обыденно соседствуют дамы в роскошных шубах и, например, мужчина в толстовке Wild west, жующий банан. Да, шарм «Рассвета» заключается в его отсутствии. Пустой холст. Что же могло привести сюда такую разношерстную аудиторию? Оркестр «Околобаха», который, изменяя титульному барочному гению с другим немцем, всю осень играет цикл из пяти концертов, приуроченный к юбилею Арнольда Шёнберга. И если первый концерт был посвящен работам еще молодого нововенца, то в этот этот вечер в фокусе внимания оказались ранние серийные произведения композитора, которые насквозь пропитаны ночной тематикой.

Заходя в зал, те, кто знаком с пространством дома культуры, сразу садятся недалеко от тепловой пушки. «Рассвет» — весьма леденящее пространство, как по температуре, так и по атмосфере. Единственный «лучик тепла» в этом холоде — свет лампочки из своеобразной «артистической», который и так просачивается, только когда знакомые исполнителей заходят за штору поздороваться. Но когда и этот свет погас, на сцену вышел дирижер и ведущий Максим Бетехтин.

Совладав с волнением, он объявил «Серенаду» — первое произведение вечера, полное аллюзий и отсылок к различным жанрам. Правда, в исполнении камерного оркестра оно звучало весьма плоско и монотонно, словно против воли одетое в жюстокор и барочный парик. Это внутреннее неудобство чересчур опреснило цикл, что чувствовалось и по реакции зала. Студенты, сидящие неподалеку и прежде бурно обсуждавшие вступительные экзамены по теории музыки, уже мерно посапывали. Молодой человек, сидящий в центре, задумчиво склонил голову на правое плечо, и его кудри выделывали акробатические финты в потоках тепловой пушки. Квелое настроение зала развеял средний номер цикла: в Сонете Петрарки пригласили солировать баритона Константина Сучкова. Зал встрепенулся, заинтересованный таким обновлением на сцене, но ненадолго — уже на следующей части «Серенады» кудряшки молодого человека продолжили свое шоу. А в голову уже прокралась мысль: «Точно ли это тот прагматичный Шёнберг, которого я знаю?»

О нет-нет, это точно не он! Это однозначно стало понятно в следующем номере — странных и малоизвестных «Побегах сердца». Нет, это другой Шёнберг, совсем непривычный, очень трогательный и нежный. Да и состав обескураживал: солистки оркестра Евгения Марченко, Полина Желиба и Анастасия Соколова сели за арфу, челесту и фисгармонию — их редко увидишь на одной сцене. Сложнейшую вокальную партию исполнила сопрано Наталья Смирнова. Совместное звучание всех исполнительниц, подобно лианам, то скручивалось в единую плеть, делая невозможным отличить голос от фисгармонии, челесту от арфы. А в следующее мгновение они разрастались в разные стороны, в разные тесситуры, заполняя зал, захватывая слушателей и физически притягивая к себе, заставляя тянуться вперед в изумлении. Таким тропическим душем — то теплым и мягким, то леденящим и ослепительно сверкающим, закончилось первое отделение этого необычного «не-концерта».

После перерыва настало время маскарада! Хоть «Околобаха» не стали переодеваться в героев комедии дель арте для «Лунного Пьеро», место для одной роли они все же оставили. На сцену вышла певица Алиса Тен в соответствующем костюме: стоячее жабо, висячие рукава и высоко поставленные волосы. И оркестр заиграл — но вновь не привычного и расчетливого Шёнберга. Нет, вкрадчиво и аккуратно, словно на цыпочках, «Околобаха» и маленький паяц крались по сумрачным страницам композиторской партитуры. А солистка, мягко, местами чуть ли не шепотом, своим шпрехгезангом рассказывала нам, что же там написано. Оправдана ли такая подача? Может и нет, но она точно высветила всю лирику в этом неоднозначном цикле. К тому же, чем ярче свет, тем мрачнее тени. И в первом стихотворении второй части кажется весь зал осознал это. Когда лёгкая поступь сменилась плотной давящей тьмой — такой, что даже кончика носа не разглядишь — несколько человек вжались в стулья, а по спине пополз холод, который не согреет уже ни одна тепловая пушка. На сцене стоял лишь маленький дзанни, но за ним высилась мрачная, темная необъяснимая и неосязаемая сила. Кажется, как раз эту хтоническую сущность Метерлинк и назвал «Лунным Пьеро», а Шёнберг, к нашему ужасу и восторгу, дал ей голос. По окончании цикла зал не сразу решился издать хоть звук, но, спохватившись, поспешил заполнить эту тишину волной аплодисментов.

Под впечатлением от реакции зала и получившегося исполнения дирижер растерялся и чуть не забыл про последний номер, начав раньше времени вызывать всех артистов на сцену. Исправившись, он пригласил Михаила Феймана для финального произведения вечера. Прелестным завершением концерта стал «Ноктюрн» Шёнберга — одно из ранних произведений отца додекафонии, когда тот еще даже не приблизился к серийной технике, а писал в поздне-романтическом ключе, хоть и уже в местами узнаваемой оркестровке. Полнозвучные скрипичные разливы плыли по залу, укутывая, словно пуховое одеяло. И под ним, как это всегда бывает, уже не было страшно — было мягко и тепло.

Холодный уличный воздух хлынул в лицо, заставляя невольно прослезиться. Но вид радостного Максима Бетехтина по ту сторону стекла, экспрессивно рассказывающего что-то и подпрыгивающего в процессе, заполнял мысли ватой воспоминаний о прошедшем вечере, помогая отвлечься от вечернего мороза. Это правда не было ни концертом, ни выступлением. Пожалуй, назвать это дружеским поэтическим вечером будет точнее всего. Да, это была поэзия 150-летней давности, все еще удивляющая и шокирующая. 

Фото — Владимир Волков, Александр Панов