В Российской академии музыки завершился фестиваль Gnesin Contemporary Music Week. За четыре дня он вобрал в себя месячную образовательную программу. Лекции, встречи, презентации, практикумы, четыре концерта и два перформанса – это лишь треть того, что значилось в расписании, а на деле гостям и участникам некогда было даже поесть.
Финальными аккордами фестиваля стали два концерта в малом зале. Правда, перед тем как музыканты начали играть, пришлось подождать добрые полчаса: кто-то из посетителей от усталости решил прилечь на пол, но в итоге все прошло без недоразумений – если не считать того, что пришлось оперативно поменять порядок номеров в программе и задержать даму из гардеробной минут на десять (к моменту окончания концертов академия была уже закрыта).
Первый концерт – “Акустические маски” – начался с “…presto fluido…” Джонатана Коха для скрипки. Вообще, виртуозных произведений на квадратный метр времени было очень много, что показывает высокий уровень подготовки артистов.
Композиция “Cassandra’s Dream Song”, звучавшая следом, можно сказать, разыгрывалась на сцене, а не просто исполнялась: особые прикосновения, техники взятия звука, которые имитировали то шум, то танец, то голоса птиц, – создавали особую атмосферу. Эту музыку нужно было представлять, а не слушать.
“Птичью” тему продолжила и следующая пьеса – “La voce” Луи Андриссена. Она, кстати, стала российской премьерой (заметим, не первой за вечер).
Мария Любимова отлично вжилась в образ. Стихи, которые она читала в перерыве между игрой на виолончели, находились в полной гармонии с музыкой, а голос исполнительницы перекликался с песней, которую пел смычок.
“Ассонансом” Микаэля Жарреля для кларнета соло завершил “виртуозную” часть Андрей Юргенсон
А вот вторая часть концерта “Акустические маски” приготовила нам совершенный сюрприз. Прозвучало сочинение Джоанны Бейли “Искусственная среда” – за основу взят саундскейп (звуковой пейзаж), на который накладывается звучание живого инструмента. В итоге получается нечто очень интересное: коллаборация музыки и аудиовизуальных искусств, которая создаёт впечатление погружения в совершенно другой мир.
Каждое произведение из цикла “Сред” сопровождалось текстами Бейли на английском. Соединяясь вместе, прямо на глазах и ушах всех участников рождалось что-то совсем иное, какой-то принципиально другой генезис. “Искусственные среды” показали, что союз музыки классической и искусств, которые, казалось бы, совсем с индустрией классики не связаны, может в будущем многое изменить.
Нить новых взаимодействий с творческой реальностью в рамках всего фестиваля протянулась в тот вечер и по сцене малого зала Академии под звуки “Искусственных сред”. А ансамбль Reheard, который их исполнил, играл роль единого организма, даже одного человека. Атмосфера, в которую погрузила нас каждая такая “среда”, была настолько отличной каждая от другой, будто не выходя из зала слушатели пролетели полмира.
Одним словом, после взрыва аплодисментов всем необходим был перерыв на подумать. Кстати, хоть сами исполнители и говорили, что им было сложно влиться в эту атмосферу и слиться с ней в единое целое, звучало всё органично и хорошо.
После недолгого антракта вечер продолжил и завершил концерт под названием “Perpetuum mobile”. Всё началось с авангардистского опуса Кайи Саариахо. После отрывка из “Птиц” Сен-Жон Перса в переводе В. Кучерявкина флейта под руками Алёны Таран начала рисовать образ Жар-Птицы, и было очень легко представить себе и взмахи крыльев, и распускающиеся перья, и птичьи танцы.
“Я ищу зернистость, пористость звука”, – этот комментарий самого композитора хорошо отражает как суть произведения, так и его исполнение.
После того, как Игнат Хлобыстин и Дмитрий Баталов виртуозно исполнили “Highway” (2002) финского композитора Сампо Хаапамяки, Роман Малявкин сыграл Esercizi Лотара Кляйна для аккордеона (1980) – немецкого композитора, жившего в Канаде. На первый взгляд. эти два сочинения не роднит, пожалуй, ничто. Однако в обоих опусах “ между строк” можно проследить некие импрессионистские черты – это и способы звукоизвлечения, и особая экспрессивность, пусть и выраженная по-разному. Но если Хлобыстин и Баталов, можно сказать, играли “на выживание” (в 13 минут непрерывной игры можно было вместить несколько других произведений), то Малявкин на 9 минут почти остановил ход времени.
Дмитрий Баталов и Игнат Хлобыстин 
Роман Малявкин
После такой густоты красок “Capriccio” Симеона тен Хольта показалось настоящей медитацией – не зря нидерландского композитора относят к минималистам. Варвара Косова полностью вошла в образ, её скрипка технично и собранно звучала от первой до последней ноты.
Тему медитации продолжил Владимир Обухов, который рассказал на рояле целую историю. Two Etudes Павла Шиманского примечательны тем, что рисунок композитор строит не столько мелодиями, сколько ритмом или “эхом”. Показать это самое “эхо” очень трудно для исполнителя: словно круги на воде или отражение в зеркале, аккорд отталкивается как бы сам от себя. Этюды невозможно сыграть без чёткого понимания перспективы развития звука, поэтому Обухова слушали без единого шороха. Вторая пьеса – характерный образец стиля Шиманского, утончённого, рафинированного, но с весьма богатой эмоциональной палитрой. Большую роль здесь играет мастерство пианиста — мелодию нужно “нарисовать”, не забыв про множество других нот в той же тесситуре (бас почти отсутствует). Исполнение оценили по достоинству: после того как Владимир встал из-за инструмента, публика долго не утихала.
Заключительное произведение, которое стало не только второй премьерой вечера, но и его пиковой точкой, окончательно объединило всё, что звучало до этого. Видимо, не случайно придумали назвать концерт именно “Perpetuum mobile”, – от начала до конца нон-стопом слушателей будто подвели к фанфарной ноте — сочинению Агаты Зубель. Скромно назвав свой опус Камерным концертом для фортепиано и ансамбля, она ввела нас в настоящий мир диких животных.
То, что творилось на сцене, иначе как музыкальным пожаром не назвать. Но полыхала не сцена, а глаза слушателей: так залихватски нарисовать музыкой слона, птичьи крики и картину всеобщей радости дано не каждому. А Дмитрию Баталову вообще пришлось в прямом смысле метаться меж двух огней – на одни ноты было два рояля, и пианисту нужно было за секунды успеть переместиться от одного – к другому, и так раз по десять за минуту. В непрерывном движении находилось всё и вся – например, Андрей Юргенсон поочередно играл и на кларнете и контрабас-кларнете, каким-то образом удерживая оба инструмента сразу. Контрабас-кларнет нужен был для особого эффекта: музыкант настолько правдоподобно изображал рёв слона, что, казалось, он сейчас выйдет на сцену – настоящий.
Стоит отметить ударные, за которыми стояла Прасковья Тынянских – их звуковой эффект был очень хорош, и оттенял струнные, которые гнули свою “животную” линию: Алиса Гражевская и Варвара Косова были за скрипками, Полина Соломянная играла на альте, а виолончелью управляла Мария Любимова. Звонкие и выпуклые звуки извлекала из контрабаса Маргарита Рыбкина.
В концерте Агаты Зубель было много импровизационности и даже джазовости. В один момент показалось, что менее музыкальное сочинение найти сложно – звуки слились в один шумовой поток. Но удивительным образом среди этого шума можно было расслышать идею всего произведения, которое закончилось так же внезапно, как и началось.
Так и завершились два концерта – “Акустические маски” и “Perpetuum mobile”, – которые вместо двух с половиной часов по ощущениям прошли за три минуты, оставив слушателей в приятном музыкальном опьянении, а сцену малого зала Академии – в эхе оваций, которые тем вечером гремели почти на всю Поварскую.
Фото: Анастасия Ким
