Мой Шостакович

Когда говорят о музыке XX века, имя Дмитрия Шостаковича, как символ трагической силы искусства, звучит особенно остро. Его музыка — это хроника времени, зашифрованный протест, и, в то же время, тихий разговор с теми, кто готов слушать. Его биография — это история выживания художника в мире, где любое неверное слово могло стоить жизни.

«Сочинения Д. Шостаковича — это энциклопедия советского государства, по ним можно проследить всю нашу историю. Другое дело, что трагизм музыки Д. Шостаковича привязан не только к России» [1].

Шостакович родился в 1906 году в Петербурге и прожил долгую жизнь, став свидетелем и участником трагедий своего времени — от сталинских репрессий до Второй мировой войны, от надежд послевоенного мира до разочарований позднего советского периода. Его судьба — отражение судьбы страны, а его творчество — музыкальная летопись века. Он пережил славу и травлю, аплодисменты и осуждение. Он писал не музыку режима, а музыку человека, который в этом режиме выживает и сохраняет достоинство.

Его произведения наполнены иронией, горечью и скрытыми смыслами. За внешним оптимизмом часто стоит трагедия. Он научился говорить с публикой так, чтобы быть услышанным и понятным, но при этом избегать прямого конфликта с властью – особенно после того, как его опера «Леди Макбет Мценского уезда» была раскритикована в «Правде». В его музыке часто звучит тема одиночества, внутреннего протеста, абсурдности происходящего. Он создавал музыку для тех, кто жил в страхе, но не переставал думать и чувствовать. В условиях репрессий и давления Шостакович остался верен себе и говорил о том, о чем нельзя было говорить, но делал это на своем языке — с помощью музыки.

Особое место в моей внутренней картотеке музыки Шостаковича занимает вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии» (Op. 79). Этот цикл, написанный в 1948 году (премьера и издание песен были отложены до 1955 года), в одно из самых мрачных и опасных времён его жизни, раскрывает важную грань творчества Шостаковича. Это был период, когда композитор подвергся резкой критике со стороны властей: в феврале того же года вышло печально известное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) Об опере «Великая дружба» В. Мурадели, и Шостаковича вместе с другими крупными советскими композиторами обвинили в «формализме» и «отрыве от народа». Его музыка была запрещена к исполнению, он потерял преподавательскую работу и оказался под постоянным давлением [3].

Тем не менее именно тогда он обращается к теме, которая в условиях государственного антисемитизма была особенно рискованной. «Совершенно случайно летом 1948 года родилось одно из наиболее волнующих произведений Шостаковича. Проходя однажды мимо книжного магазина, композитор заметил на витрине выпущенную год назад тетрадь еврейских песен, собранных И. Добрушиным и А.Юдицким. Он купил книгу, решив, что найдет в ней неизвестный ему еврейский фольклор. На самом деле сборник содержал стихи, переведенные с еврейского языка на русский» [2, C. 292].

Моими любимыми номерами из вокального цикла Шостаковича стали третий — «Колыбельная» (в исполнении меццо-сопрано) и восьмой — «Зима» (терцет). В цикле десять песен, написанных для сопрано, меццо-сопрано и тенора в сопровождении фортепиано (позже появилась и оркестровая версия). Здесь в каждой мелодии вплетены настоящие человеческие судьбы, пережившие лишения, но не утратившие надежды. Каждая из них живая, трепетная, полная внутреннего смысла. Шостакович доверяет голосу — носителю личного, живого переживания. Пение делает каждую песню исповедальной, очень личной, как рассказ живого человека.

В «Колыбельной» женский голос убаюкивает ребенка, но в этой тихой песне звучит не только материнская нежность, забота и любовь, но и страх, и тревога, и бесконечная любовь. Музыка здесь как дыхание — нежное, теплое, но с затаенным плачем внутри. Это, безусловно, одна из самых трогательных частей цикла. Но тем не менее ощущается глубокая печаль, как если бы мать пыталась защитить своего ребенка от того, что невозможно избежать. Этот контраст между покоем и скрытым беспокойством заставляет задуматься о том, насколько ценна и хрупка человеческая жизнь, особенно в сложные исторические моменты.

В «Зиме» Шостакович мастерски передает атмосферу холода и одиночества, сочетая меланхоличные, замедленные темпы с богатой оркестровкой. Музыка словно рисует картину снежной зимней ночи, где каждый звук замерзает в воздухе, а дыхание становится тяжелым и ритмичным. В звучании мелодии можно услышать не только трагизм, но и стойкость перед лицом невзгод.

В музыке Шостакович словно замораживает время, передавая всю тяжесть зимней стужи. Повторяющиеся ритмические фигуры, словно шаги в снегу, придают композиции монотонность, что усиливает ощущение безнадежности и отчуждения. Но в этой темной, безрадостной картине также звучит скрытая сила выживания и стойкости духа. Музыка словно говорит: «Да, зима пришла, но мы будем бороться и переживем ее». Этот номер особенно цепляет своей глубокой, даже философской атмосферой. Некоторые аккорды и гармонии остаются висеть в воздухе, не разрешаясь, что напоминает неразрешенные противоречия и беспокойства, возникающие в самых холодных и тяжелых моментах жизни.

Эти два номера идеально дополняют друг друга. «Колыбельная» мягко подводит к размышлениям о хрупкости человеческой судьбы, а «Зима» заставляет осознать стойкость и внутреннюю силу, которая необходима для того, чтобы пройти через трудности. Лад Шостаковича, который, возможно, не всегда кажется приятным для слуха, с удивительной органичностью ложится на еврейский фольклор, наполняя его жизненной силой и трагизмом, одновременно выражая атмосферу того времени. В обоих произведениях композитор не только мастерски передал эмоциональный фон, но и затронул глубинные человеческие переживания, которые остаются актуальными в любые исторические эпохи.

Цикл был написан «в стол» – его нельзя было исполнить публично. Он был впервые сыгран лишь спустя несколько лет, когда политический климат немного смягчился. Но сам факт создания этого цикла — это человеческий и гражданский поступок, жест солидарности, акт памяти, выражение сочувствия и веры в человечность — даже тогда, когда она запрещена.

Шостаковича всегда привлекала еврейская музыкальная традиция. Он говорил, что еврейская мелодика сочетает в себе трагизм и иронию — это то, что было близко его собственному стилю. В одной из бесед он замечал, что еврейская музыка умеет «смеяться сквозь слезы», и это внутреннее напряжение, двойственность эмоций особенно его трогали. В этих условиях обращение к еврейской теме было смелым и рискованным шагом — своего рода молчаливым актом сопротивления и солидарности с угнетенными [1].

Музыка Шостаковича учит слушать тишину в звучащей канве, слышать голос за иронией, понимать боль за торжеством. Он использует тишину как важное средство выразительности, символизируя моменты боли, внутренней пустоты или даже попытки уйти от реальности. Он не дает прямых ответов, но всегда оставляет пространство для размышления. Его музыка стала для меня не только эстетическим опытом, но и этическим ориентиром — напоминанием о том, как важно быть честным, даже если говорить приходится шепотом.

Творчество Дмитрия Шостаковича также напоминает о том, что искусство — это не только красиво. Оно может быть страшным, тяжелым, честным. Его музыка не развлекает — она вызывает диалог, порой мучительный, как разговор с близким человеком, который все понимает, даже если молчит. Но в этом ее сила.

Музыкальный автограф DSCH (ре-ми-бемоль-до-си — инициалы имени Дмитрия Шостаковича) звучит во многих его произведениях (в т.ч. в Восьмом квартете c-moll «Памяти жертв фашизма и войны») — как отпечаток его внутреннего присутствия. Он не писал о себе напрямую, но почти в каждом его сочинении чувствуется личная боль, размышление, страх и надежда.

Сегодня его музыка звучит по всему миру — как напоминание о том, на что способно искусство даже в самые темные времена. Музыка Д. Д. Шостаковича остается актуальной, уникальной, неповторимой и современной даже в XXI веке. Как писал сам Шостакович: «Музыка должна быть мощной и честной, только тогда она может достичь сердца». Возможно, именно эта мощь и честность его музыки делает ее бессмертной и такой важной для каждого слушателя.

Я восхищаюсь смелостью Шостаковича в высказывании самых болезненных и тяжелых тем, его способностью через музыку выразить самую суть человеческой борьбы и выживания. Он остается для меня не только ярким представителем музыкального авангарда, но и художником, чьи произведения заставляют задуматься о важнейших вопросах, не поддающихся забвению.

Список литературы