Интересно, как порой музыка одного композитора сопровождает человека на протяжении жизни, ознаменовывает какие-то этапы его становления. Для меня таким сопутствующим творцом стал Дмитрий Шостакович, и, пожалуй, мой Шостакович видел все стадии моего профессионального развития: от школьника, которому мало понятен этот сложный мир музыкальных взаимосвязей, до студента-журналиста, мечтающего защитить докторскую.
Мое знакомство с творчеством Дмитрия Дмитриевича состоялось, как и у многих, в музыкальной школе. По всем законам первых встреч, в памяти этот опыт не отложился. В голове только всплывают мутные отзвуки сложных мелодий: было тяжело понять, где вообще тема и почему это она такая странная.
Следующая встреча с Шостаковичем была куда более запоминающейся. Я поступила в музыкальный колледж и отчаянно пыталась понять свое место в музыке. Тогда моим первым произведением, сыгранным в составе камерного оркестра, стал легендарный Восьмой квартет Шостаковича. Было тяжело физически: боль в руках и пальцах от бесконечного разучивания партий не покидала даже ночью. Но тогда для меня открылся новый способ познания музыки — непосредственно через игру. Физическое ощущение музыкального пространства помогало не только непрерывно отслеживать тему в других голосах и контролировать звуковой баланс, но и эмоционально погрузиться в необходимый аффект, испытать предельно сильные эмоции. В тот период жизни, мой Шостакович — это кровоточащее сердце, осколки стекла в пальцах, тихая безысходность и слезы бессилия.
По завершению колледжного периода, изучение всех струнных квартетов и камерной музыки Шостаковича в целом стало не мечтой — задачей, планами на лето обыкновенного одержимого подростка. Заглянув внутрь партитур, я была приятно удивлена: после стольких лет классического и романтического забвения наконец-то альтовому тембру было уделено чуть ли не центральное место. Тогда с первым, вторым, третьим квартетом мой Шостакович стал созерцательным, философским, где-то едким и саркастичным. Он открылся для меня в солнечных лучах побочной партии Первого фортепианного трио, в мировоззренческой отстраненности второй части Первого квартета, в кабачной пошлости альтового соло третьей части Третьего квартета. Шостакович, несмотря на свою трагичность, стал для меня желанным: мне хотелось вслушиваться, возвращаться к этой музыке снова, переживать заново даже самые неприятные эмоции, видеть перед глазами вновь и вновь боль всей эпохи.
И вот сейчас, когда я уже могу смело заявить о своем немалом опыте наслушанности и некой начитанности, Шостакович для меня, с одной стороны, будто всё тот же: про трагизм, про битое стекло, про мрак и ужас, но с другой стороны, он стал чем-то бо́льшим: про волю, про честность вопреки, про хорошее во время плохого, про святость, про подлинное в окружении лживого, про вечный покой.
Роль Дмитрия Дмитриевича в контексте мировой музыки бесспорно выдающаяся. Но его значение в судьбах отдельных личностей, в становлении исполнителей, композиторов, музыковедов также нельзя недооценивать. Первичность эмоционального фактора в познании музыки, многоуровневый детальный анализ произведения, важность контекста и времени — это те постулаты, к которым привел меня он, мой Шостакович. Верю, что мое развитие как профессионала продолжится, и один жизненный этап сменится другим. Но мой Шостакович останется со мной.
