Вероника Калистратова рассказывает о своём знакомстве с музыкой Луиджи Ноно.
Суматошный, суматошный день. Ничего не успевается, всё тревожится, суетится. Одна мысль: дожить до вечера, добежать до консерватории и послушать, наконец, музыку — такую манящую и ещё пока неизвестную. Музыку революций, пауз и утопий. Музыку Луиджи Ноно.
Небольшая пробежка, пара неверных дверей, строгий приём и не купленная программка (потом, потом, будет ещё антракт!) — и уголочек Рахманиновского зала гостеприимно уступает место. Есть время отдышаться и вспомнить, что в живую я здесь впервые. Но, кажется, время начинать?
Для начала — лекция. Революционер и эзотерик, мечтатель и философ — ведущий концерта Фёдор Софронов говорит о натуре самого Ноно и натуре его музыки. Задаётся вопросом: что для нас Ноно сегодня? Что ж, быть может, сегодня я не отвечу на этот вопрос, но начну приближаться к ответу — а это уже немало.
А пока объявляется программа. Первым прозвучит ¿Dónde estás, hermano? («Где ты, брат?») для женских голосов. Тяжёлое начало. Эта музыка посвящена «пропавшим (без вести) в Аргентине» — тысячам погибшим от рук эскадронов смерти аргентинской военной хунты. Тишина и паузы здесь станут символом вычеркнутых из жизни людей.
На сцену выходит женский состав камерного хора Московской консерватории — настройка, ауфтакт Марии Челмакиной… И воздух вокруг становится острым, морозным. Ледяные, далёкие, намертво застывшие аккорды повисают над головой. Только привыкнешь — ножами вонзаются новые: то ли всполохи, то ли вскрики. Но вдруг обрываются — и напряжение становится электрическим, звенит тишиной в проводах. Позвольте, и это только начало?
Приходит очередь рояля. Мона Хаба садится за инструмент и начинает диалог с невидимым собеседником: пианистом Маурицио Поллини. Это …sofferte onde serene… («безмятежные волны страдали») для фортепиано и магнитной плёнки. Музыкант по ту сторону реальности выжидает, вступает не сразу — и вместе они раскачивают звуковые волны. Зарождаясь в первичном бульоне, звуковое пространство всё ширится: переплетаются партии, нарастают пласты фактуры. Сквозь гул контроктавы пробивается настойчивый дискант — мерцание звезды или сигнал азбукой Морзе? В первозданное спокойствие вторгаются тревожные трели и кластеры среднего регистра — всё это закружится, забушует и успокоится, и снова уйдёт в своё небытие.
Не пора ли отвлечься? Полный состав Камерного хора готовится исполнить Посвящение Луиджи Ноно Дьёрдя Куртага. Музыкальные версии этаких хокку русской поэтессы Риммы Далош калейдоскопом проносятся один за одним. Уже знакомые не обремененные тональностями звучности, прореженная фактура, динамические наплывы и резкие спады — и лихо закрученные интонации слушаются легко, на одном дыхании.
Антракт на передохнуть и вспомнить о существовании наличных (программка добыта!). И — снова в бой. Ансамбль «Студия новой музыки» под руководством Игоря Дронова начинает петь свои «Песни для тринадцати» (Canti per 13 для ансамбля). Песни эти серийные. Можно ли описать их характер? Скорее нет: ведь суть происходящего составляют не плетёные узоры партий, а отдельные единицы звуков, их тембры и краски. Вкрадчивые, чуть застенчивые деревянно-духовые звуки смелеют, когда переходят в медь. Ворчливые контрабасовые пугливо рассыпаются в скрипичных пиццикато и то ли с тоской, то ли с надеждой тянутся всё выше. Лодка призрачного душевного равновесия раскачивается: струнные откровенно паникуют, деревянные духовые до хрипоты срывают голос на верхах, а медь то взывает к порядку, то предъявляет ультиматум. Так «Песни» и обрываются — оставляя с восторгом и пульсирующей «в долю» головной болью.
Но спето ещё не всё. «Равенна» и «Флоренция» из «Итальянских песен» на стихи Блока — второе посвящение Ноно (на этот раз автор — Эдисон Денисов). В «Равенне» голос Марии Афониной будто живет отдельно от аккомпанемента клавесина, валторны, флейты и скрипки — символов оркестровых групп и исторических эпох. Это впечатление развеивается во «Флоренции». Здесь инструментальное сопровождение по-своему, как умеет поддерживает драму «серьёзной» вокальной партии: песня оставляет привкус горькой иронии.
И напоследок — возвращение к истокам творчества Луиджи Ноно. Первое произведение композитора Polifonica — Monodia — Ritmica как под микроскопом изучает формы музыкальной жизни. Полифонический раздел от чего-то напоминает музыку Дебюсси: прохлада и безэмоциональность духовых едва колышется от дуновения исходного мотива. Но её прорезает дробь барабанов — и перебежки фортепиано, переклички духовых сливаются в тревожный музыкальный саундтрек к кинематографичным погоням. Обрыв: по новой змеиные мелодии дразнят, распаляют ритмы ударных. Ритм вырывается на свободу, но не ради грандиозного финала. Дотанцевав, договорив — хотя бы и на повышенных тонах (всё ещё отдающихся эхом головной боли), — эта музыка степенно удаляется. Чтобы последний раз за вечер позволить себе утонуть в аплодисментах.
